Электрические киты [litres] - Александр Касаверде
– Знаешь, в чем разница между мной и тобой? Я правда верю, что ложка может согнуться, а когда и ты поверишь в это, то страх уйдет.
– Ты серьезно, – выдавливаю я. – И закрываю глаза. Думаю, что и правда. Какая разница? Игра это или не игра. Главное, чтобы работало. И я представляю, как ложка гнется. Только ложка – это паника внутри меня, и она плавится. И все это как-то нелепо выглядело со стороны.
Потому что Лана прыскает от смеха и просто хохочет. И самое интересное, что, наверное, это похоже на оскорбление чувств, страдающих ПА, и я должен был бы ее возненавидеть, но, черт знает почему, меня на секунду отпускает. И я даже улыбаюсь. По спине мурашки бегут.
Мы залезаем в «спринтер». Я бросаюсь к своему рюкзаку, переворачиваю все вверх дном и достаю баночку с нейролептиками. Это такая штука, которую Марк мне советует принимать, когда не помогает глицин. Такая штука, которая переведет меня из режима героя в режим статиста или массовки. Но какая к чертям разница, если она спасет меня от этого наваждения!
Лампочки в моей голове
Марк говорит, что нейролептик снижает передачу импульсов головного мозга. Контролирует уровень нейромедиаторов.
И я не поленился и изучил всю эту бодягу. К экзаменам-то ясно я бы такого не выучил. Но здесь эта штука у меня в башке. Так вот, я не поленился и все хорошенько по этой теме разгуглил.
Короче, нейромедиаторы – они как лампочки, которые внутри тебя загораются. Адреналин, допамин, серотонин. И вот когда уровень зашкаливает, адреналина куча, к примеру, – горит красная лампа; если допамин – то синяя; серотонин – желтая.
Допамин за удовольствие отвечает, адреналин – за стресс и опасность и помогает бить, когда нужно бить, или бежать, когда нужно бежать.
Серотонин – за такое тихое счастье, когда смотришь на закат, за ручку с любимой держишься.
И еще есть ГАМК, звучит странно, но я запомнил, потому что похоже на бабл-гам. Жвачка, короче, оттого и отвечает этот бабл-ГАМК за спокойствие. Каникулы летние начались, в школу не нужно. Жуешь и не паришься. Короче, я эту тему прочухал. Думаю, что, если с писательством не выйдет, пойду в психологи. Меня мама с шести лет к ним водит, и все их штучки-дрючки и объяснения про импульсы и прочее сам кому хочешь втюхать могу.
Да, и я читал как-то, что в Германии арестовали сотрудника почты, который десять лет выдавал себя за психотерапевта. Так что я с моим богатым опытом мозгоправства точно справлюсь. Спасибо, мама, за счастливое детство. Короче, про мои лампочки дальше рассказываю.
Прошу прощения за мат, но не знаю, как по-другому сказать, у меня, блядь, эти лампочки могут вспыхивать, гореть, полыхать без всякой причины. Просто от впечатления, понимаете? Чешется за ухом, а лампочки дают сигнал, что там цунами. Или впечатление какое в голове затаилось, вроде тебе что-то обидное в институте девчонка сказала, и ты этого впечатления не замечаешь вроде, а оно, сука, в самый неожиданный момент решает сольный концерт дать.
Выходит на сцену и начинает:
Бум – бу-у-ум – бум.
Буум – бу-у-уа-ам – ба-а-ам.
Сердце выпрыгивает, холодные струйки пота стекают. Палка, валяющаяся на дороге, мне кажется змеей. Или могу плакать навзрыд от просмотра ромкома в духе «Статус свободен». Или вот еще пример: когда школу два года назад закончил и мне диплом мой с тройками выдали. Я же школу терпеть не могу и одноклассников своих не переношу. А тут разрыдался, что стыдно было…
– Ты, Леннон, высокочувствительный, – говорит Марк, закуривая свой айкос. Типа он такой доктор Фрейд на современный манер. – Тебе нужно принять это и научиться с этим жить. Как есть же люди без руки или ноги. Вот так и ты, прими это как данность. Прими свою уязвимость, – говорит. – Потому что в уязвимости сила твоя и слабость твоя.
Ага, вот так и сказал. Как будто он мастер Йода. И из-за дыма его кучерявая улыбка проявляется, и он продолжает:
– Сила в том, что ты и чувствуешь больше, чем другие, и воображение развито намного больше, чем у других. А слабость в том, что контролировать пока это ты не можешь. И от панических атак мы, может, и вылечимся, а с ипохондрией твоей нужно будет просто жить. И если будет совсем хреново, – говорит эта чеширская улыбка, – вот тебе баночка. Лекарство. Но только в самых крайних случаях, потому что есть побочка. По половинке, только в самых крайних случаях.
Да, да, да… только в крайних случаях, спасибо, дорогой психотерапевт.
И я трясу банку и дивлюсь, почему из огромного горлышка ничего не высыпается, таблеток еще много. Я слышу, как они стучат, ударяясь о стенки баночки. Я долблю о нее ладонью, залезаю внутрь пальцем, и наконец у меня на ладошке оказываются два розовых кругляша. И, не успев подумать о том, что достаточно и половинки, запиваю водой сразу две таблетки.
И знаете, что самое удивительное? Что меня просто вымораживает и бесит? Так это то, что таблетки на меня действуют всегда раньше, чем они могут действовать в действительности. То есть мне стало легче уже после того, как я их выпил, буквально мгновенно. А по инструкции должны действовать не раньше чем через двадцать минут! Слышишь, Карл! Не раньше чем через двадцать минут. А тут бах, и все! Напряжение упало! Меня успокаивает сам факт того, что я выпил таблетки. И армия добрых эльфов полетела успокаивать бушующего дракона внутри меня.
Я знаю, мол, так это же плацебо, тогда носи с собой просто витаминки и пей, когда будет хреново. Но я так скажу. Если я выпью витаминки, эльфы никуда не полетят. Эльфы не дураки! Им важен не артефакт, не само вещество, а знание того, что спасение существует.
Эльфы летят меня спасать, только когда существует знание о спасении!
И что же тогда получается? А получается, что Лана была права. Дело не в ложке, которую ты можешь согнуть взглядом, дело в том, веришь ли ты, что она сгибается или нет. А знание – это вера в квадрате. Потому что ты знаешь, что, блин, все так оно и есть. И если кто-то тебе потом скажет, что это не так, – пофиг. Потому что именно сейчас своим знанием ты сгибаешь ложку. Ты только
